Виктор Лихачев. Сайт памяти писателя

***

    Много лет назад кто-то из остряков впервые сравнил человеческую жизнь с зеброй. Белая полоса, черная, затем опять белая. Но спроси кто нашего писателя о его жизни, он бы ответил, что она у него ни белая, ни черная, а какая-то серая. Вроде ничего плохого нет, но и хорошего тоже. Так, середина, только не золотая, а какая-то тусклая и блеклая, как серое осеннее небо. Иркутская поездка, Байкал, казались теперь далеким чудесным сном, страх, охвативший его в самолете – минутной, а потому вполне простительной слабостью. Только сушеный омуль, лежащий в холодильнике, напоминал ему о том, что это был вовсе не сон.

    А затем все начало стремительно меняться. Все началось в день города. Писатель славно посидел в парке с друзьями. Ближе к полночи он решили встретиться еще раз: согласно новой моде, дни города заканчивались роскошным фейерверком, посмотреть на который собиралось все местное население от мала до велика. А пока оставалось время до фейерверка, прогуливался в толпе гуляющих, останавливаясь то у одного, то у другого аттракциона. Неожиданно его глаза встретились с глазами очень скромно одетого молодого человека.

    - Здравствуйте! – сказал юноша и назвал писателя по имени-отчеству.
   - Добрый день!
   - С праздником вас.
   - И вас также.
   - Вы, наверное, не поняли меня, - смутился юноша, - я не о дне города.
   - Вот как? А о чем же?
   - Сегодня Воздвиженье Креста Господня.
   - А-а, - протянул писатель. Ему стало досадно и неловко. Такой большой праздник, надо бы сходить в храм. И свечку… надо бы…
   - Спасибо. И вас поздравляю с, - но он уже говорил в пустоту. Незнакомец исчез также неожиданно, как и появился.

    «Ну и ладно», - думал писатель, - «в следующий раз не пропущу. Какой у нас следующий большой праздник? Покров? Вот на него и схожу в церковь».

    Успокоившись, он пошел дальше вдоль торговых рядов и аттракционов. Его внимание привлекла кричащая, кого-то подбадривающая толпа. Он пошел на шум и увидел, как в доброй старой забаве сошлись с десяток мужчин и парней, перетягивавшие канат. Силы команд были равны, а потому середина каната, помеченная красным бантом, оставалась неподвижной. Какой-то паренек подбежал к одной из команд и стал тоже тянуть канат. Азарт передался и писателю, добавим сюда врожденное чувство справедливости, которое заставило его присоединиться к противоположной команде. Он схватился за свободный кусок каната, уперся что есть силы ногой в землю и крикнул: «Поднажмем, ребятушки!»

    Что произошло дальше, писатель так и не понял. В районе колена что-то щелкнуло. Так валится под косой старый высохший камыш. Взмах, хруст, и вот узе камыш, еще вчера гордо качавший своей головкой, лежит на земле. Писатель рухнул на землю. Вокруг засмеялись. Кто-то крикнул: «Слабоват, дядя!» Мотнув с досады головой, писатель поднялся. Под чашечкой ныло, но он стоял нормально. «Наверное, оступился», - подумал он, но еще раз ухватиться за канат не успел, - его команда проиграла.

    Покинув ристалище, писатель решил немного посидеть. Увидев на возвышении скамью, направился к ней. Наступил на правую ногу – и опять: щелк! – и он, как подкошенный, вновь валится на землю. Какие тут фейерверки: боль была жуткая. Он поймал свободное такси. «В больницу, пожалуйста!» Привычно занес ногу, чтобы сесть в машину – и вновь с криком упал вниз, умудряясь со всего маха удариться виском о дверь автомобиля. От боли, беспомощности, обиды у него навернулись слезы.

    Врач, осмотревший его, был лаконичен:

    - Связки порваны, батенька.
   - Что же делать?
   - Беречь ногу. Я бы посоветовал ходить с палочкой. Тяжести не носить. Стараться не делать упор на больную ногу.
   - А как долго это будет продолжаться?
   - Увы, обнадежить не могу. Полгода, год, а у кого и до конца жизни. – У врача было явно хорошее настроение.

    В последующие два дня писатель успел упасть раз десять. В лифте, на работе, в магазине, на автобусной остановке, дома в ванной. И, всякий раз, кряхтя и пытаясь с четырех конечностей встать на две, он подбадривал себя: «Ничего, ничего, значит, Господь не оставляет». Но если писатель искренне верил в то, что говорил, то мог быть просто счастлив: еще через день, переходя железную дорогу и, пытаясь поберечь больную правую ногу, он встал на рельс левой. Неожиданно ступня «поехала» и… Все тот же врач встретил его как родного:

    - Что-то вы зачастили к нам, батенька!
   - Мне не до шуток, доктор. Посмотрите – нога.
   - Эк ее раздуло. Здесь больно? А здесь? Пошевелите. Рентген для подстраховки сделаете, но думаю, перелома нет. Растяжение. Сегодня вечером – обязательно держите ногу в холоде. Хорошо бы палочку. Опирайтесь на другую ногу…
   - Вы издеваетесь?
   - Простите, забыл. Какая-то черная полоса у вас, батенька.
   - Я заметил, - поднимаясь, сухо ответил писатель.

    Теперь у него появился весомый повод не идти в храм. Зато когда ему позвонили из одной московской оптовой базы и сказали, что ждут книг, он быстро встал на ноги, нашел машину и, даже не отпросясь с работы рванул в Москву. Писатель никогда не пристегивался ремнем безопасности, но перед постом ГАИ или как оно теперь называется, он последовал совету водителя, и пристегнулся. А потом… наверное, просто забыл отстегнуться… Виной ли тому мокрая осенняя дорога, неопытность водителя, но машина, как необъезженный жеребец, рванула в сторону. Навстречу – это писатель четко видел, будто наблюдая происходящее в кино, мчалась машина. Господи! До встречи лоб в лоб оставалось с полсотни метров. Но водитель «джипа», старикашка в куртке цвета «хаки» повернулся к своему соседу, и о чем-то с ним спокойно говорил. «Ну, посмотри, посмотри на дорогу, гад!» - мысленно про себя проорал писатель. Бесполезно. Джип на скорости сто двадцать километров в час таранит «шестерку», чей багажник доверху набит книгами. Дальнейшее писатель помнил смутно. Удар. Он летит куда-то. Жуткая боль в спине…

    Что он говорил раньше? Фантосмогория? Нет, то были семечки. А вот это была фантосмогория. Они с шофером кое-как выползли из машины. Водитель, целый и невредимый, стал биться в истерике: оказалось, на машину он копил всю жизнь и купил ее месяц назад. Мимо, не останавливаясь, мчались автомобили. Боль не уходила. Только сейчас писатель понял, как хорошо, что он случайно забыл отстегнуться. Иначе, шансов у нег не было.

    В конце концов, они нашли попутку – доехали до больницы. Больше всего писатель боялся, что его примет тот самый доктор. К счастью, это был молодой парень, говоривший уверенно и веско:

    - Где ваши снимки? Так… Перелом, батенька.
   - Как вы сказали? – психанул писатель, вынужденный час простоять у дверей рентгеновского кабинета.
   - Перелом…
   - Нет, после.
   - Батенька.
   - Я вам не батенька! Сыночки, блин!
   - Извините.
   - Принимается. Вы хотите сказать, что у меня…
   - Да, перелом шестого позвонка. Разумеется, перелом компрессионный. Полгодика полежите – и все будет в порядке.
   - Сколько?! – писатель, понимающий, что за эти полгода он не получит ни копейки, запаниковал.
   - Полгода. И это при условии, что вы будете примерным пациентом. А ложиться надо немедленно.
   - Простите, не понял. Два часа я, как идиот, со сломанной спиной, таскаюсь по больнице, из кабинета в кабинет, а теперь – «немедленно ложитесь»?
   - Это не ко мне. Во всей стране бардак, что вы от нас хотите? Не верите – посмотрите вот сюда. Это шестой позвонок…

    Странно, но вечером, когда писатель лежал в больничной палате, к нему, впервые за много месяцев, пришла молитва. «Господи, - молился он, - я никчемная неблагодарная тварь. У меня даже не хватило совести поставить свечу к Твоей иконе. Ты можешь плюнуть на меня и приказать моему Ангелу-хранителю покинуть меня, грешного. Но я, окаянный, прошу Тебя, не оставь меня! Да, я плохой, неблагодарный, но… Дай мне еще хотя бы год и я… я обещаю… нет, не так… я клянусь, - опять не так!»

    И вдруг из самых глубин писательского сердца вырвались слова, которых он не мог ожидать: «Господи, спасибо тебе за все!»

    Внутри вмиг что-то оборвалось. Наступила тишина, вместе с которой пришло удивительное спокойствие. Неужели еще минуту назад волновало, на что он будет жить эти полгода? Беспокоило, что станет с сотней книг, лежащих в багажнике автомобиля? Господи, спасибо Тебе за все! Только сейчас писатель понял, увидел себя бегущим, как белка, только не в колесе, не имеющим ни начала, ни конца, а по узкой дорожке, ведущей к тупику. К высокой кирпичной стене. Еще секунда, - и он врежется со всего маха в эту стену… Но чья-то рука, сильная и одновременно добрая, останавливает его в нескольких сантиметрах от стены. Ему больно – и хорошо. Веки стали тяжелыми. Писатель уснул. Последнее, что он помнил – его собственные слова: «Господи, спасибо Тебе за все!»

    Проснулся он от легкого прикосновения к плечу: «Больной, проснитесь! Идет обход». Какой обход? Почему он идет? Вообще, где я? Вообще, кто я? Писатель проснулся и спросил: «Какой сейчас час?» Ответа он не услышал, зато мозг профессионально подсказал: «Сейчас… час… Неправильно сформулировал».

    Но уже через секунду писатель забыл про это. В палату входили люди в белых халатах, среди которых он узнал того врача. Нет, Боже, только не это!

    - Только ничего не говорите. Пожалуйста!
   - Как, совсем ничего? Поинтересоваться, как зав отделением, что с вами, я могу?

    На эти слова быстрее всех прореагировал вчерашний врач:

    - Больной поступил вчера. Компрессионный перелом позвоночника…
   - Снимки есть? – перебил его заведующий отделением.
   - Конечно. Вот, смотрите. Шестой позвонок.
   - Скалеоз, видимо еще детский, вижу. А где перелом?
   - Странно, но вчера был…
   - Вадим Евгеньевич, вы себя нормально чувствуете? Вчера на снимке был, а сегодня…
   - …исчез. Нет, Валерий Иванович, правда – был!
   - Хорошо, мы разберемся потом, - ответил заведующий и обратился к писателю:
   - Батенька, я бы на вашем месте.
   - Уже.
   - Вот и славненько. А вы в рубашке родились. Если бы не ремень…
   - Доктор, вы в это сами-то верите?
   - Не понял…
   - В ремень. Я его первый раз за всю жизнь забыл расстегнуть.
   - Забавненько. Простите, интересно получается: может, действительно есть то, что неподвластно нашим мудрецам?
   - Есть, доктор. И не ругайте вашего помощника.

    Тот мигом откликнулся:

    - Нет, правда, Валерий Иванович, я вчера…
   - Я же сказал, после! – и, вновь обращаясь к писателю:
   - Говорят, Бог любит троицу. Желаю нам обоим увидеться в другой обстановке. Например, на вашем творческом вечере.
   - Вот как? – искренне удивился писатель, - а почему вы ни разу не подошли подписать книгу?
   - Не поверите, но постеснялся. Да и очередь к вам большая была.
   - К вам тоже – немаленькая. Всегда.

    И впервые за много месяцев писатель рассмеялся. От души.

    - Да, кстати, а какое сегодня число?
   - Будете смеяться…
   - Уже смеюсь…
   - Тринадцатое, пятница.
   - Выходит, сегодня Покров?
   - Выходит, так
   - Служба еще идет… Доктор, выпишите меня скорее…